Улыбка на устах повешенного

В новосибирском театре «Глобус» состоялась премьера спектакля «Кроткая» по одноименному рассказу Федора Достоевского в постановке главного режиссера театра Александра Галибина. Сбивчивый монолог неуравновешенного ростовщика возле гроба жены-самоубийцы приобрел форму, объем и даже зрелищность.   Евгений Калашник в роли растрепанного, изможденного мужа самоубийцы очищает зрителей Достоевским. Фото Константина ОЩЕПКОВА После «Царя Максимилиана», предпоследней премьеры «Глобуса», с его шумными скоморошинами, рассказывающими об истории всего государства Российского, - то многоголосым хором, то речитативом, то пением, то отдельной звонкой россыпью сольных голосов, спектакль «Кроткая» - скорее минута молчания, изображение внутреннего мира усталого человека. Веселая кутерьма с выборами царя сменилась подробностями самоубийства. Спектакль на малой сцене для актеров всегда энергетически более затратен, чем на большой. На этот раз основательно выложились и технические службы. Периметр сцены приподнят над зрительскими рядами, в ее центре - прямоугольная яма-окно. Под ногами актеров - несколько сантиметров воды, сразу над головой - то ли тяжелое питерское небо, то ли потолок неуютной меблированной комнаты. И вот когда между этим грозовым облаком и уличной слякотью появляется главный герой - растрепанный, изможденный человек в мешковатом сюртуке (Евгений Калашник), зритель понимает, что ему предстоит очищение Федором Михайловичем. Периодически покупала этот мармелад через совместные закупки - у меня муж его любил, а мне он по вкусу вообще не понравился! К тому же стала сомневаться в его "полезности" и поэтому перестала его заказывать. Автор сам обещает это своему читателю, говоря о главном герое «Кроткой»: «Он и оправдывает себя и обвиняет ее, и пускается в посторонние разъяснения: тут и грубость мысли и сердца, тут и глубокое чувство Ряд вызванных им воспоминаний неотразимо приводит его наконец к правде; правда неотразимо возвышает его ум и сердце». Герой Евгения Калашника, хлюпая, подходит все ближе и ближе к зрителям, произнося как бы последнее слово на эшафоте. Он знает, что ему предстоит казнь, и все же машинально ищет оправдания. Он недоумевает, почему ему пришлось мучиться долгие годы, испытывая позор и унижение, а его 16-тилетняя жена, не познавшая всего горя, всей его мучительной любви, так легко и кротко приняла смерть. А с боков сцены несколько странных господ (дамы в мещанских платьях, господа в высоких цилиндрах) повторяют скороговоркой самые горячие слова его исповеди, подпевают последнему слову. Образ осужденного на смерть через повешение вызывает в памяти историю самого Достоевского. Федор Михайлович был приговорен к смертной казни за участие в революционном кружке Петрашевского. Лишь в последний момент, когда Достоевский-смертник уже стоял на эшафоте с мешком на голове, зачитали указ царя о помиловании писателя. Говорят, Достоевский всегда возил тот мешок с собой. Теперь в «Глобусе» всем зрителям раздают его достойную копию.